Отец мой был строителем. В 1940 году его направили на строительство укрепрайона на советско-польскую границу, в районе города Устилуг. 21 июня 1941 года мы проводили его на работу в ночную смену и больше его уже не видели. Утром 22 июня я проснулась от маминых слов: «Собирались на рынок за сахаром, а тут гроза. Придется неделю жить без сахара». Надо сказать, что в городе Владимир-Волынский базары были только по воскресеньям.
Потом мы увидели бегущих наших солдат, многие из них были одеты не по форме. Вскоре в наш дом угодил снаряд, и мы остались без крова над головой. Хорошо, что в доме нас не было, но я была ближе всех к дому и получила контузию от взрыва. Помню, как я кричала от боли в ушах!
Несколько дней провели в погребе с соседями, много нас там пряталось: и дети, и взрослые. Дня четыре там провели. И решили взрослые бабушку к немцам парламентером послать, узнать, долго ли еще стрелять будут? Бабка вернулась с немцами, вывели нас наружу, построили в ряд.
Вдруг мой братишка как закричит: «Папа! Папа!», я тоже закричала, а за мной и другие дети. В это время начали стрелять из кустов по немцам, мы снова в погребе спрятались. Потом была регистрация в полиции. Староста сельский посоветовал маме не говорить немцам про отца, который работал на укрепрайоне. Он поселил нас сначала к старикам, в чьем погребе прятались, потом нашел семью побогаче. Конечно, приходилось работать прежде всего взрослым, но и детей не оставляли без дела. Старосту этого плохо не вспомню, но после войны его то ли в концлагерь отправили, то ли застрелили. А нам он добра много сделал.
Вообще воспоминания военных лет обрывочны. Когда фронт отодвинулся вглубь страны, те войска, что остались в селе, особо не бесчинствовали. Помню, как все испугались за моего братишку, когда в избу зашли несколько немцев. Старший из них увидев маленького мальчика в одной рубашечке, схватил его на руки, что-то лопотал по-своему, целовал его. Потом, видя состояние взрослых, передал братишку деду, хозяину дома. Достал фото своей семьи. Показывал всем по очереди, тыкая пальцем то в сторону братика, то на мальчика с фото. В итоге достал шоколадку и дал мне, показывая на брата. Очевидно, велел поделиться с ним. Шоколадом как-то раз угостил и немецкий фельдшер, которому приходилось нас лечить. Помню, нас, детей, отправили в поле за коровами. В начале войны у многих коровы еще были. А что дети… Война войной, а мы бегали, резвились, играли. Я распорола ногу о какой-то осколок. Рана большая, грязная. Позвали немца-фельдшера. Он ногу промыл, забинтовал, поскольку сидеть я не желала, то оставил в доме санитара, приговаривая: «Лена, плохой девочка».
Помню, как увозили евреев из городка. До войны в западной Украине проживало много евреев. Первые ехали с радостью, пели песни, думали, что их везут в Иерусалим, а их всех расстреляли за околицей. Много дней расстреливали. Потом, позже, на месте расстрела евреев был поставлен обелиск.
А потом, помню, женщины, и моя мама с ними, ночью тайком ходили на место расстрела. (Приближалась зима, нужна была одежда.) Бедные люди, их раздевали перед расстрелом! Одежда, что поплоше, валялась там же, рядом с расстрельной ямой. Принесли домой, давай нам примерять. Помню, как я сопротивлялась, кричала, что ни за что не надену одежду убитых.
Под подкладом чужого детского пальто женщины нашли несколько золотых монет, очевидно, еще царских. Эти монеты, я думаю, как-то помогли выжить всей семье в самое трудное время.
Помню, когда жили во второй семье, мужчины там называли себя украинскими партизанами. Они не любили немцев, не любили и Красную армию. Боролись за самостийную Украину. Но как бы то ни было, нас, чужаков, приютили и не обижали. Многие послевоенные годы мы переписывались. В 1986-м я с дочерью ездила туда, нас радушно приняли, не было никаких претензий к нашему русскому языку.
Летом 1944 года мы снова почти всем селом прятались в Таращанском лесу. Тут мы просидели неделю. И вдруг шум: «Немцы, переодетые в советскую форму, окружают лес». Мама положила нас под куст, прикрыла собой. Потом она закричала, бросилась бежать с криком «Наши!». Мы с братом немного подождали и, взявшись за руки, пошли ее искать. Возле одной телеги стоял наш офицер и что-то говорил. Люди плакали, смеялись, отдавали солдатам у кого что было. А военные просили уходить подальше от леса. Немцев в округе уже не было, хотя пушки иногда продолжали стрелять.
Вот так закончилась для меня война, мы уехали на родину в Черниговскую область, я пошла в школу.
А 9 мая, когда подружка сказала, что сегодня — Победа, я простодушно ответила, что война закончилась год назад.
И сохрани нас Боже от повторения этого кошмара!
фото: Площадь Свободы
Елена Лапина, “Площадь Свободы”