В театре «Колесо» прошла премьера спектакля «Когда закончилась война» по пьесе Макса Фриша в постановке Алексея Золотовицкого.
«После просмотра первого акта было желание уйти из театра. В спектакле упорно делался акцент на трех вещах: во-первых, русские — свиньи и насильники. Во-вторых, фашисты издевались только над евреями. И в-третьих, при просмотре зрители должны были сочувствовать несчастным немцам. Крайне отрицательно отношусь к подобным экспериментальным продуктам. Надеюсь, общественность г. Тольятти критически отнесется к этой пьесе, и театр «Колесо» не будет в будущем травмировать психику и вызывать отвращение у своих зрителей».
Это один из зрительских откликов на премьеру, опубликованный на тольяттинском сайте после заметки о спектакле. Грубовато, конечно, написано и очень категорично, но истина где-то рядом.
Спектакль «Когда закончилась война» анонсировали как посвященный 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. И не мне одной выбор именно пьесы Фриша показался странным и нелогичным. Как написали мои коллеги после премьеры: впечатления неоднозначные. Да, Макс Фриш — отчаянный пацифист, интеллектуальный рационалист и хороший психолог. Но этого недостаточно, чтобы делать спектакль по его забытой пьесе именно в юбилейный год для нашего народа, тем более сделать его так, как это сделал Алексей Золотовицкий. У нас эта пьеса малоизвестна, да и в Германии она нечасто шла, и если уж театр взялся за такой сложный и неизвестный материал, то уж сделать его бы надо было добротным и с душой. Таким, чтобы и зрителя пробило до дрожи, и критики заплакали от умиления.
Возможно, у режиссера были благие намерения: спектакль анонсируется продолжительностью в 2 часа 30 минут, на самом деле идет где-то полтора часа. Пьесу кастрировали, и лучше она от этого не стала.
Начинается спектакль с монолога на немецком языке, на занавесе идут титры, которые невозможно прочитать. Затем — на сцене дом, в подвале которого живут его хозяева — немецкая семья, а наверху гуляют-веселятся советские офицеры. Внизу — отчаяние и горе, страшные рассказы о русских насильниках, истеричный безрукий фронтовик Хорст Андерс (актер Петр Касатьев) и его жена Агнес (Зоя Останина).
Пьяный советский денщик прибегает к фрау за вином, потом еще раз — уже с просьбой украсить собой подгулявшую компанию наверху. Агнес в ожидании наихудшего и с надеждой спасти мужа одевается в черное, но с кокетливыми блестками платье и идет наверх как на закланье. И там — о, чудо — весь в белом советский офицер Степан Иванов (Владимир Губанов), который выгоняет собутыльников и почти полчаса слушает монолог Агнес, не понимая ни слова по-немецки. И тут серо-черная декорация озаряется пламенем, то бишь, как мы начинаем догадываться, случилась любовь. Конец первого действия.
Через три недели на свидание со Степаном Агнес уже надевает красное платье, но опять же в блестках. Быстренько кормит мужа, который начинает догадываться, что Агнес не только в спасательных целях бегает наверх к советскому офицеру. Агнес меж тем (ну такая суетливая и истеричная) опять в монологе со Степаном. На этот раз ведет речь о любви. Для меня так и осталось загадкой, за что так быстро полюбила немка практически немого Степана (у него, по-моему, в спектакле всего пара реплик). Впрочем, спишем это на подражание бунинскому «Солнечному удару».
Параллельно этому идет несколько сюжетов. Пропадает в разрушенном городе и умирает от голода мальчик Мартин. Музыкант Хальске (Валерий Логутенко) настраивает залитое победителями вином пианино и размышляет, почему несовместимы Моцарт и война. Денщик Йегуда (Артемий Кондрашов) рассказывает, как он выбрался из еврейского гетто в Варшаве…
Тем временем в подвале Хорст то хватается за топор, то готовит веревку, чтобы повеситься. В результате ему находится гражданский костюм и пистолет, с ним-то он и поднимается наверх. В быстром темпе выясняется, что именно в 1943-м (гетто Йегуды) он был в Варшаве, что для Агнес, конечно, шок. Хорст угрожает пистолетом. Безмолвный Степан Иванов уходит. Занавес закрывается. Тот же Степан выходит на авансцену, пытается нервно закурить, и к нему прибегает вся в красном Агнес. За занавесом слышится выстрел… Все.
О какой-либо талантливо сыгранной роли речь не идет. Убедительны были, пожалуй, лишь Валерий Логутенко и мальчик Мартин (Егор Епишин). В остальном были лишь попытки обосновать поведение того или иного героя. Не самые удачные попытки, скажем так. Скороговорка Агнес в монологах, не все сразу-то и поймешь, попросту досаждала. Загадочный Степан Иванов, в конце концов промычавший «лублу», так и остался загадкой: ни характера, ни поступка. Хорст Андерс очень суетлив, не по делу взвинчен.
Вот только после просмотра спектакля я прочитала интервью с режиссером-постановщиком Алексеем Золотовицким. И вот что он заявлял:
— Главное для меня — рассказать историю, которая была написана Максом Фришем. И это не я придумал, а у него написано, что момент духовной близости между русским офицером и немкой возникает тогда, когда он в конце спектакля рассказывает о своем участии в партизанских действиях в Крыму. Герои прекрасно понимают друг друга, несмотря на то, что он толком не знает немецкого языка, а она — русского. Вначале мы вообще даже хотели поменять название спектакля и назвать его «Любовьвойна». Именно так: два этих слова, написанные слитно, как одно. Ведь в жизни этих людей действительно все было перемешано — война, любовь, ненависть. Это было какое-то варево — кто-то в нем тонул, а кто-то возрождался к новой жизни. Меня несколько смущало, что, посмотрев на нынешнее название, зрители будут находиться в ожидании увидеть что-то про войну. Наш же спектакль — это исследование о человеке.
Ни о каких партизанах в Крыму в спектакле даже не упоминается, а стало быть, и выходит, что оснований для духовной близости между немкой и русским на сцене нет. И исследования человека в спектакле нет, поскольку он очень схематичен. А потому, как сказали мои коллеги, неоднозначен. И истина была где-то рядом.
Галина Плотникова, газета “Площадь Свободы”