Генетическая память

Новости Тольятти augustnews.ru

Сценографу театра «Дилижанс» Ольге Зарубиной подвластны и шелка, и механизмы.

Журналист «ПС» застал художника-постановщика театра «Дилижанс» за маленьким театральным волшебством: в мастерской Ольги Зарубиной из полотнища ткани и красок прямо в разгар зимы рождалась зеленая крона дерева. И хотя Ольга рисовала всегда, и, возможно, деревья в альбомах четырехлетней художницы были так же хороши, как то, что возникало прямо на наших глазах, стать сценографом Ольга не мечтала.

— Но театр наверняка случился в вашей жизни намного раньше?

— Я всегда считала себя художником-портретистом. А потом мы нечаянно познакомились с директором театра «Дилижанс» Ириной Мироновой на конкурсе «Мисс ТГУ», где я показывала свое платье «Мадам де Помпадур». И когда Ирина однажды позвонила мне и пригласила поработать в театре, я сразу же согласилась.

— Театр — ваш мир?

— Да, в свои шестнадцать я занималась в студии другого тольяттинского театра — «Секрет». И когда еще был жив Глеб Борисович Дроздов, я посмотрела все спектакли «Колесо» по нескольку раз. Хотя, честно говоря, в «Секрете» я еще почти не обращала внимания на декорации, а в «Колесе» это уже происходило, ведь там тогда работали известные театральные художники. Здесь, в «Дилижансе», этот мир открылся для меня по-настоящему благодаря Нине Мурзиной. Она заслуженный художник России, нашему театру очень повезло с ней. Но однажды у Нины Алексеевны случилось несчастье, она сломала ногу и не смогла работать над спектаклем.

— Классическая театральная история: прима заболевает перед премьерой, и это дает шанс молодой актрисе показать, на что она способна?

— Почти. Мне и правда представился шанс сделать самостоятельно первый спектакль. Это была работа над постановкой «Первая наша».

— Театр для выпускника худграфа ТГУ — это совсем другой способ творить?

— Конечно. Во-первых, театр — это переход с маленьких полотен на громадные. Какой же это масштаб! Представьте, что картины, которые я писала до этого, были три метра максимум, а тут 6 на 9. У нас же коробка сцены высотой шесть метров и длиной девять. И надо все это расписать. И надо до этой работы это как-то увидеть, представить в своей голове, сделать первые эскизы, перенести их на большое полотно. Громадная работа. При этом что-то должно быть достаточно условным или очень ярким, чтобы это что-то сразу бросилось в глаза зрителю в нужной сцене спектакля. Это совсем другое художественное восприятие.

— Вашим первым спектаклем в «Дилижансе» стал…

— «Герой нашего времени». Это спектакль-воспоминание. Там очень мало жестких декораций, зато много тканевых, мягких, тонких. Мне поручили деревья вишни. Это была такая графическая работа. Графика вообще черта этого спектакля.

Потом началась работа над цветами. В их расцвете участвовали практически все — от билетеров до вахтеров. Мы расстилали в большом холле органзу и пришивали к ней цветочки. На коленках… Если в театре запарка, в работе участвуют все. Пришивает пуговицы или какие-то детали к костюмам буквально весь коллектив.

— Оля, понятно, что актеры волнуются перед премьерой. Но вы-то, наверное, уже не раз посмотрели на свои декорации на сцене еще до прогона.

— И я волнуюсь. Правда, больше всего о том, как это все будет на сцене «ходить». Там же рельсовая система. Не сломаются ли колечки, которые мы прикрепили. Конечно, мы смотрели, как работают все механизмы, но премьера — это для всех особое волнение. На сцене так много делает свет. Это Надежда Манашкина помогает светом создавать художественный образ спектакля.

Без света ничего не сделаешь. Ну и самые большие волнения — за наших актеров.

— Сценограф — это и портниха, и технолог по пошиву, но чтобы спустить какую-то тяжелую металлическую конструкцию на сцену в нужный момент, а потом что-то там укатить со сцены по рельсам, нужно быть не только технарем, но и сильным мужчиной.

— Да, художник в театре и правда вбирает в себя много профессий. А что касается мужской работы над спектаклем, то здесь своими знаниями со мной делится заведующий постановочной частью театра Вячеслав Пушкарев. У него большой опыт, интересные идеи, и к нему можно всегда подойти и спросить: «Слава, я придумала вот такую декорацию. Но будет ли она функциональной? Можем ли мы на нашей сцене ее себе позволить?» Спектакль «Первая наша» — как раз пример очень сложной технической работы, и без Вячеслава этот спектакль сделать было бы просто невозможно. Сварочные работы, железные станки, система хода большого настила, по которому актеры спускаются. Больше всего беспокоил угол наклона этого помоста. Страшно было за актеров, которые шли по нему.
Когда я читала сценарий этого спектакля, сразу стало ясно, что уровней должно быть несколько. У нас получилось три сцены. Помост переезжает, и зритель видит первую сцену, где стоит полуторка. Во второй — деревенская изба. В третьей — землянка. Наверху — окопы. Мы решили, что это своеобразная машина смерти. Человек умирает, отдавая жизнь за кого-то другого. Не классическое изображение войны, не поле брани, а адская машина смерти. Мы создавали этот образ и освещением, и звуками, и актерскими работами…

— Оля, чтобы придумать свою театральную землянку, пришлось…

— Пришлось раскопать уйму старых фотографий, в том числе фотографий моих дедушек. Один мой дедушка — Вячеслав Сергеевич Зарубин — ездил по фронту с политинформациями и лекциями. Он был профессором бывшего политехнического института. А другой дедушка — электрик. В начале войны он обслуживал все радиостанции, а потом — самолеты. Даже полетать успел. Правда, я не застала в живых одного из них. Но по рассказам мамы все это очень живо. И потому работа над спектаклем вызывала воодушевление. В нем звучат песни Булата Окуджавы, а мой папа очень любит его песни. И сердце иногда просто разрывалось, когда мы начинали жить этим сценарием, этими чувствами. Если у меня есть возможность, я всегда хожу и пересматриваю этот спектакль еще и еще.

— Потом был Айтматов?

— Да, айтматовская «Плаха». И это совсем другой режиссер и другой подход. Его ставила женщина, Катя Зубарева. Она в воодушевлении, в мечтах. Она парит. У нее свой взгляд на все. И это все приподнято. Все такое облачное…

— Я тут сразу чуть ли не Шагала вспомнила и вас, парящих и взявшихся за руки…

— Ну, в принципе мы так спектакль и обсуждаем. Беремся за руки и, когда что-то получается, сразу обнимаемся: «Как здорово, как хорошо!» «Плаха» родилась для меня очень легко, потому что это фестивальный спектакль, который я не раз смотрела на фестивальных репетициях и показах. Катя попросила не менять концепцию, которую она придумала. На сцене — юрта, загороженная с одной стороны. Вот и все. Мне просто надо было обогатить ее какими-то нюансами, чтобы она ожила. Наполнить ее цветом и воздухом. И я это сделала. А до этого опять надо было порыться в истории Киргизстана, посмотреть, какие там обычаи, узнать, что для них значит юрта.

— В этом спектакле вы делали и костюмы?

— Костюмы волков. Костюмы как-то сразу очень прижились. У нас с Ксюшей Колчановой, мастером по костюмам, получилась удачная работа в паре. Я основывалась на костюмах эвенских шаманов. Бесформенные балахоны, на которые навешиваются перья, зубья, капюшоны с красной бахромой. Я постаралась избавиться от лишнего цвета и дать больше «волчьего», взяв за основу серый цвет. Бахрома на костюмах с красными, серыми и черными всплесками хорошо поддерживает эмоции спектакля. Мне очень понравилось работать над этими костюмами, это было настоящее удовольствие. И это тоже тот случай, когда я пересматриваю спектакль и каждый раз плачу.

— Оля, в вашей работе без вдохновения никак?

— Никак. Без него работа не идет.

— А вдохновение можно стимулировать?

— Можно. Просматривать все на тему спектакля: книги, фильмы, картины. И тогда голова начинает думать в правильном русле, и душа просыпается. Надо найти во всем красоту, даже если это очень аскетичное решение сцены. В аскетичной «Плахе» я решила, например, сделать ковры на полу юрты. На «Ширяевские сказки» меня вдохновляла классическая балетная декорация. До этого я съездила и посмотрела балет «Спящая красавица».

— В вашей мастерской много ткани.

— Да, я сама езжу по магазинам и выбираю их. И это тоже целая отдельная история.

— Сколько ж метров в каждой такой истории?

— Вот в новом спектакле, над которым мы сейчас работаем, 17 метров — для авансцены, 6 — для лисьей норы. И на задник пойдет около 70 метров. Это очень много.

— Любимый спектакль?

— «Первая наша». Потому что он что-то глубокое во мне поднимает. То, что я не могу в себе еще понять. Наверное, это оживает какая-то генетическая память.

Плашка:

Для создания декораций нового спектакля театра «Дилижанс» будет использовано более 100 метров ткани.

Плашка:

В театре «Дилижанс» не очень глубокая сцена. Поэтому сценографу, создающему декорации, приходится думать не только об образе спектакля, но и о безопасности.

Цитата:

Ольга Зарубина:

— Я по характеру скорее одиночка. Но в театре нужно работать в группе. Я считала, что коммуникативность у меня отсутствует. Поэтому, наверное, еще в свои шестнадцать лет пошла в театральную студию. Чтобы твердо встать на сцену… Чтобы не тряслись руки… Конечно, с тряской рук не совсем справились, но все-таки свою идею можем донести людям. Театр развивает.

Наталья Харитонова, Площадь СВОБОДЫ

фото: Площадь СВОБОДЫ