Яркая, красивая, талантливая солистка Государственного ансамбля «Гусляры России», обладатель серебряной медали «Национальное достояние России» Ольга Алексеева приехала в наш город, чтобы выступить вместе с Русским оркестром Тольяттинской филармонии. И влюбить нас в свои гусли звончатые. У нее это точно получилось.
Родная экзотика?
– Ольга, можно прямо с порога задать вам очень серьезный вопрос? Вот, скажем, шотландская волынка – для нас экзотика. Понятно и ожидаемо в России. Но ведь столетия подряд и до сегодняшнего дня родные гусли для россиян – все та же экзотика… Волнует ли это вас?
– Конечно, волнует. Но на самом деле этому есть простое объяснение. Любой инструмент прежде чем возродиться, как в свое время возродились балалайка и домра, должен пройти определенный путь: от усовершенствования конструкции инструмента до роста техники самих исполнителей. Ведь все всегда начинается с энтузиастов. И значит, пока профессионалы не заинтересуются гуслями, пока не вырастет большая исполнительская и творческая школа, не может начаться и самая широкая популяризация инструмента.
Наш инструмент в таком виде, как он есть сегодня, возродился только в 80-х годах двадцатого столетия. Поэтому гусли хотя и очень древний, но в то же время очень молодой инструмент.
– А вы верите, что в ближайшее время гусли перестанут вызывать интерес как к экзотической редкости?
– Не знаю… Но могу сказать, что уже сейчас в музыкальных школах открываются классы гусляров, и все больше людей слышат этот пласт музыки. Так что у гуслей все еще впереди.
– Я поинтересовалась гусельной историей и обнаружила, что она началась еще до времен Ивана Грозного. А потом история обрывается. Почему? Баян же мы, например, не потеряли?
– Ну, наверное, долго не было большой нужды делать этот инструмент профессиональным. Просто потому что он всегда присутствовал почти в каждой семье, и каждый мог на нем что-то сыграть для себя. Для души. Гусли были постоянным спутником в жизни.
– Как балалайка?
– Под балалайку обычно веселились. А под гусли…
С чистыми руками
– Поплакать да потосковать?
– Да, и поплакать, и потосковать, и спеть какие-то духовные стихи. Причем если балалайку можно было просто взять и поиграть на ней в любой момент, то перед тем, как взять в руки гусли, нужно было обязательно надеть чистую рубаху и помыть руки. Инструмент очень связан с духовностью. Может быть, именно благодаря атеистическим настроениям в советское время гуслями профессионально не занимались всерьез.
Хотя в деревнях и раньше, и сейчас в семьях было много самодельных инструментов, очень близко похожих на гусли. Гусли мастерили из каких-то картонок и фанерок по разным чертежам. И всегда вкладывали в них душу. И сейчас есть очень много доморощенных гусляров, которых так и называют – гусляры-барды.
– То есть народное гуслярство на Руси не умерло, а живет своей тихой параллельной жизнью, наверное, прячась от наших современных сует?
– Да, это так. К тому же сейчас в стране есть очень много разных любительских курсов, на которых учат играть на двенадцати струнах просто для души. И в Москве это направление тоже набирает обороты.
Гусли как крыло
– А сколько струн на ваших гуслях, Оля?
– У звончатых крыловидных гуслей, как у меня, обычно бывает от 15 до 17 струн. Конечно, можно обойтись и 15-ю, но если есть еще две, это расширяет диапазон, и это очень приятно для исполнителя. Вот эти мои гусли – работа известного псковского мастера Олега Никифоровича Ермолаева. На его гуслях вся Россия играет. Ермолаевские гусли звонкие, громкие. Я всегда узнаю их и по голосу, и по внешности. Это лучший концертный инструмент. Мне с ним хорошо.
– А вы лично с мастером знакомы?
– Ну конечно. Я же из Пскова, и у меня с этим было без вариантов. Олег Никифорович вообще сыграл немаловажную роль в моем переезде в Москву. В Пскове гусли были всегда, и уверена, будут. В городе пять музыкальных школ, и во всех преподают гусли. Слава Богу.
Отучилась в одной из них и поступила в Псковское музыкальное училище. Тоже по классу гуслей. Там преподавал Вениамин Кричевский, который на Псковщине и завел всю эту гусельную школу. Я очень хотела у него учиться. Он был не просто грамотным музыкантом и талантливым педагогом, а жил в постоянном творческом поиске: как научиться и научить. Все гусляры шли к нему за советом и подсказкой. Он действительно очень преданно и серьезно занимался развитием этого инструмента в Псковской области. Но случилось так, что на моем первом курсе его не стало, и меня стали учить его ученики. А когда я перешла на третий курс, мне стали звонить из Москвы. Меня уже знали по каким-то победам в конкурсах, и заслуженный артист России Максим Евтушенко из Гнесинского училища предложил: «Переводись ко мне в Гнесинку». Но конечно, все это было с подачи того самого мастера Еромолаева. Я сдала переводные экзамены и стала учиться в Москве.
– Играя на ермолаевских струнах?
– Да. Музыканты знают, что любой псковский гусляр, не говоря уж о Ермолаеве, всегда будет технически более оснащен, нежели мастера из Москвы, которые еще в поиске.
– Родители всегда хотели, чтобы дочка стала гусляршей? У вас музыкальная семья?
– Мама – учительница начальных классов. Папа связан с автомобилями, брат – спортсмен. Музыкой не занимался никто. Чего меня туда потащило, я даже не знаю. Хотя бабушка всегда пела мне какие-то народные песни, распевала частушки.
До мурашек
– Оля, берете ли вы хотя бы иногда дома гусли не в репетиционном моменте, а чтобы как раз попеть, погоревать, поплакать?
– Когда был карантин, и он длился целых четыре месяца, я сидела дома одна в пустой квартире. И очень долго ничего не играла. Даже начала впускать в себя зерно отчаяния: не будет теперь больше у нас концертов… И вот однажды, когда карантинные меры снимаются, и я выезжаю на дачу, на которой в этот момент тоже никого, кроме меня, сажусь на крыльцо и начинаю играть. Мурашки! И вовсе не оттого, как я круто играю или соскучилась. Мурашки от самого звучания!
– Какой характер у ваших гуслей? Как вы с ними общаетесь?
– Я стараюсь не одушевлять их. И «инструмент» – в моем случае – слово ключевое. Поэтому я отношусь к гуслям именно как к рабочему инструменту. Но с очень большим уважением. Есть гигиена, которая необходима инструменту. Есть правила его обычной жизни: ни в коем случае не на сквозняке, не в жаре, не в багаже, а только со мной в салоне самолета. Это уже мои третьи ермолаевские гусли. Но я не знаю, какие лучше. Они разные.
– Вы наверняка выступали не только в России. Повышается ли ваша русская самость, когда вы приезжаете в другие страны, выступаете перед разной публикой с нашими гуслями?
– Русские народные мелодии на любом инструменте слушаются всегда с особым, каким-то трепетным вниманием. Возможно, потому, что наша русская мелодика обладает какой-то особой магией, не свойственной другим национальным мотивам. Хотя у многих народов есть инструменты, очень похожие на гусли. Даже в Японии. Там они называются «кото».
Правда, в этих странах лучше знают свою национальную культуру: если немец увидит цитру, он не спросит, что это такое, как это нередко бывает у нас, когда люди знакомятся с гуслями. Но если в начале 2000-х годов о гуслях в нашей стране почти не знали, то сейчас мне постоянно звонят, приглашают выступить с разными оркестрами, и мы планируем концерты в России и в мире за год вперед. И такие сольные выступления нашего ансамбля по России – это большая пропаганда инструмента. Вдруг какой-нибудь студент придет на концерт, услышит мои гусли и заинтересуется ими, вдруг поступит в Гнесинку, а потом будет нести эту культуру дальше? Вернется и как минимум для начала откроет класс гусляров в музыкалке…
На Родину
– Вы как-то сказали, что нынче для современного российского ребенка изучать китайский язык часто интереснее, чем становиться тем же гусляром. А если бы у вас спустя столько музыкальных побед и разных сложностей в жизни вновь был бы выбор?
– Я бы ничего не поменяла. Все было бы с теми же ошибками, с теми же радостями и предательствами. Потому что для того, чтобы играть на гуслях, нужно быть глубоко русским человеком в душе. И любить свою Родину. Хотя, наверное, правильнее было бы сказать Землю. И тогда эта Земля когда-нибудь, возможно, даст тебе силы разговаривать на ее языке.
– И эта Земля – прежде всего Псковщина?
– Конечно. Для меня очень-очень важно, что я родилась в Пскове. Потому что, прожив 18 лет в Москве, обтесавшись там под всякие столичные замашки, приспособившись к ее правилам среды, к московским же правилам поведения и выживания, когда я, возвращаясь в Псков, ощущаю себя такой, какой была в 16 лет. И мне так классно от этого, так хорошо.
Рядом со мной люди, которые меня когда-то учили. И хотя я сама уже руководитель в ансамбле русской музыки «Псков», и вроде как не я, а они должны быть «детьми», но вместе с ними возвращаешься к себе самой и становишься счастливым-счастливым ребенком.
– Тогда продолжения этого счастья вам, Оля!
– Спасибо. Кстати, во Пскове до сих пор Ольга – самое популярное женское имя. Псковщина всегда почитала княгиню Ольгу и помнит свою историю.
Марта Тонова, газета «Площадь Свободы»