Мы продолжаем следить за судьбой бывшего начальника ГАИ Тольятти Александра Шелудякова. Напомним: он был переведен в Мордовию, где возглавил госавтоинспекцию республики. Именно там полковника обвинили в совершении тяжких преступлений, судили и вынесли суровый приговор, который еще не вступил в законную силу.
Это интервью с Александром Анатольевичем, находящимся сейчас в следственном изоляторе Саранска, подготовила его адвокат. Учитывая интерес тольяттинцев к Шелудякову (о чем свидетельствуют многочисленные отклики), мы публикуем текст с небольшими сокращениями.
– Александр Анатольевич, недавно судебным решением вы наказаны за ряд преступлений, в том числе получение и дачу взятки. Ваше отношение к приговору? Вы его обжаловали?
– С приговором категорически не согласен. Обжаловал его в апелляционном порядке. Не касаясь пока его доказательственной «состоятельности», сами посудите: мне срок наказания определен 10 лет неволи – больше, чем за убийство. Хотя в моем случае никто не погиб, ущерба нет, я пенсионер, служению в органах внутренних дел отдал всю свою жизнь, в том числе был участником боевых действий. Моя служба была безупречной, что подтверждается длинным перечнем государственных наград. Все это по закону называется обстоятельствами, смягчающими наказание. Но для меня они не учтены, и наказан я как особо опасный рецидивист – жестко, сурово. С таким произвольным подходом не исключался и вариант пожизненного заключения. Определенный тон в решении вопроса о моем наказании задал в суде прокурор, просивший для меня аж 15 лет неволи.
– Но он же прокурор, он всегда просит по всей строгости закона наказать.
– Не забывайте: по всей строгости, но на основе закона – должен просить прокурор. Прокурор же, который просил так жестко меня наказать, он и на суде то не был. Суд шел многие месяцы, а прокурор Мяльдзин, запросивший мне наказание хорошо поставленным голосом, как выразился Исякаев, «по самые гланды», был всего-то на двух судебных заседаниях – на первом и на последнем.
На первом заседании он показался при чтении обвинительного заключения, а на последнем – отмерил мне наказание, не зная хода и результатов судебного следствия. Как в той известной песне, без суда и следствия, в моем случае – без судебного следствия прокурор по ему лишь ведомой информации делал выводы о том, что проходило в суде. Как минимум высокопоставленный прокурор нарушал требования приказа генерального прокурора страны «Об участии прокуроров в судебных стадиях уголовного судопроизводства». Этот приказ предписывает государственным обвинителям заблаговременно готовиться к судебному заседанию, беспристрастно оценивать совокупность имеющихся доказательств, активно участвовать в исследовании представляемых доказательств. При формировании своей позиции относительно наказания руководствоваться требованиями закона о его соразмерности и справедливости, учитывать характер и степень общественной опасности преступления, личность виновного, а также смягчающие и отягчающие вину обстоятельства.
Между тем если бы прокурор Мяльдзин был бы в суде и участвовал в исследовании доказательств, то узнал бы, например, принципиально новую для него информацию, которая, возможно, помешала бы ему занять произвольную в отношении меня позицию. В частности, как можно было просить суд меня осудить и наказать за получение взяток от Мусатова и Мотякина через Астунина 19 октября 2014 года, если в указанное сначала в обвинении, а затем и в приговоре время меня не было не только в служебном кабинете, где якобы мне передавались взятки от указанных лиц, но и в здании ГИБДД Мордовии? Это в суде было подтверждено исследованными данными оперативно-разыскной деятельности, по которым в то время, когда якобы Астунин мне передавал взятки от Мусатова и Мотякина, по громкой связи Астунин известил все посты о том, что я еду в Рузаевку. После чего Астунин полученные им деньги положил в карман, вышел на улицу, сел в машину и уехал, а Мусатов звонил операм и сообщил, что комбат с собой повезет, спрашивая, могут ли его сегодня принять.
Эту информацию, полностью опровергающую мою виновность в получении денег через Астунина от Мусатова и Мотякина, прокурор бы услышал при оглашении протокола осмотра фонограммы и увидел бы при просмотре записи разговоров и действий от 19.10.2013 года между Астуниным, Мусатовым, Мотякиным и Шахиным, содержащейся на самом диске №137.
А еще прокурор в суде услышал бы и то, что ни Мотякин, ни Мусатов мне сами непосредственно никаких денег не передавали. Деньги они передали Астунину, который, по его показаниям в суде, взял их для себя, но под Шелудякова, обманув тем самым коллег.
– Александр Анатольевич, что, действительно стороной обвинения в суде не было представлено доказательств, как вы получаете деньги от взяткодателей? А как же данные оперативно-разыскной деятельности, благодаря которым изобличаются взяткополучатели?
– На это я вам отвечу, что нет, в суде стороной обвинения таких доказательств не было представлено. А они и не могли быть представлены, потому что их нет в природе. Если бы факты получения мною вменяемых в вину взяток имели место, то они были бы зафиксированы в результате проводимых в отношении меня оперативно-разыскных мероприятий.
Дело в том, что на основании постановления судьи в отношении меня в течение 180 суток осуществлялись все возможные оперативно-разыскные мероприятия: наблюдение, прослушивание моих разговоров, оперативный эксперимент. Моя жизнь просматривалась, прослушивалась, была видна во всех ракурсах, как на ладони. И если я бы получал взятки в моем служебном кабинете, то такие факты были бы зафиксированы оперативным путем. Будучи под пристальным оком оперативников, перед которыми стояла задача меня изобличить, зафиксировав с помощью технических средств факты моей преступной деятельности, обязательно был бы получен оперативный материал того, как Шелудяков берет взятки. Но таких фактов нет, и в суде данных получения мною денег от кого бы то ни было сторона обвинения не представила.
– А как же вручение взяткополучателю меченых денег в ходе оперативных экспериментов в установленном порядке со всеми вытекающими из этого последствиями – задержание с поличным, смывы с рук, изъятие купюр? Разве вас так не изобличали?
– В случае со мною произошла парадоксальная ситуация. Дважды проводились в отношении меня оперативные эксперименты с вручением взяткодателям меченых денег. В первом случае 500 тысяч меченых рублей получил Кияйкин, во втором случае Мусатов – 50 тысяч для их вручения.
О проведении оперативных экспериментов были вынесены соответствующие постановления. Из них следовало, что мое изобличение в получении взяток возможно лишь с помощью этого оперативно-разыскного мероприятия. Однако ни в первом, ни во втором случаях с поличным я не задерживался, меченые деньги у меня не изымались, смывов с моих рук никто не делал, экспертизы не назначались и не проводились. Где и у кого осели меченые купюры, почему стало возможным бесконтрольное их хождение, на эти вопросы ответа сторона обвинения так и не дала.
Не стоит забывать и о том, что, например, до проведения первого оперативного эксперимента 28 сентября 2013 года применение видеозаписи в моем служебном кабинете было уже 25 сентября, когда судья в отношении меня разрешил весь набор оперативно-разыскных мероприятий с использованием аудио и видеозаписывающих устройств, а именно: просматривать, прослушивать, контролировать, экспериментировать в отношении меня, в том числе в служебном кабинете, жилище.
– Невероятные вещи вы рассказываете. А как же суд, он что, разве не видел всего этого?
– К сожалению, в моем случае суд получился на осуд, а не на рассуд. Исследованные в судебном заседании доказательства по моему обвинению таковы, что они уничтожают обвинение, разрывая его в клочья, показывая всю его несостоятельность и произвольность.
Чтобы создать видимость того, что вина Шелудякова и иже с ним подтверждается совокупностью доказательств, в приговоре суда доказательства свалены в кучу, без их привязки к каждому из трех подсудимых и к каждому эпизоду обвинения.
При этом суд не заметил того, что в числе доказательств виновности приводит доказательства моей невиновности. Так, например, получилось с показаниями одного из свидетелей, который опроверг в суде показания Кияйкина о передаче мне взятки 28.09.2013 года. Так, в частности, он в суде показал, что утром 28.09.2013 года приехал к Шелудякову на работу, в его служебный кабинет, где был примерно до 18 часов. Пока он там находился, в кабинет два или три раза заходил Кияйкин. Деньги, какие-либо коробки, конверты Кияйкин Шелудякову не передавал. В руках у Кияйкина ничего не было.
Таким же образом суд поступил и с показаниями другого свидетеля, привязав к доказательствам моей виновности при явном их оправдательном характере. Кроме того, несмотря на то, что существенные противоречия раздирают показания ряда свидетелей, оценка таким противоречиям в приговоре не дается, как и не приводятся мотивы того, почему суд отвергает одни доказательства и кладет в основу приговора другие из противоречивых доказательств.
Не дается в приговоре и оценка данным диска № 55 с записями разговоров и действий от 28 сентября 2013 года. Сведения, на нем содержащиеся, не сопоставляются со сведениями, отраженными в протоколе осмотра фонограммы от 8 марта 2014 года, что позволило бы увидеть их несоответствие друг другу и дать критическую оценку недостоверным показаниям свидетеля Кияйкина. И еще много претензий к качеству состоявшегося обвинительного приговора в отношении меня, что позволило мне и моему защитнику подать мотивированные апелляционные жалобы.
– Александр Анатольевич, а разве не ваши признательные показания обусловили этот самый приговор? Вы же вроде бы в ходе следствия признавали свою вину по предъявленному обвинению и давали признательные показания, не так ли?
– Да, я оговорил себя на следствии. Это случилось в силу разных причин. Многое способствовало этому. Это и мое состояние здоровья. У меня в условиях СИЗО неоднократно были гипертонические кризы, выведение из которых стало возможным лишь вследствие вызова скорой медицинской помощи. Давление так скакало, что в один из таких моментов я упал и сломал руку, мне был наложен гипс.
Это и состояние здоровья моей супруги: чтобы ее поддержать, мне хотелось скорее выйти из-под ареста, и я готов был для этого на многое. Это и оперативники, которым мои признательные показания нужны были больше, чем мне. Ведь нужны были объяснения того, куда же делись меченые деньги – немалые деньги – больше полумиллиона. Для этого принимались любые легенды.
Это и мои первые адвокаты-защитнички, которым я верил и доверял безусловно, к их советам прислушивался без оглядки, думал, что уж они-то меня не подведут. Полагал, что они руководствуются только моими интересами и все делают для того, чтобы оказать мне квалифицированную юридическую помощь. Только сейчас начинаю понимать мудрость слов Ленина о том, что «адвокатов надо брать умных, других не надо, ибо очень часто эта интеллигентская сволочь паскудничает».
В моем случае первый адвокат придумав легенду, убедил меня в том, что только она приведет к моему спасению. Второй адвокат также действовал под лозунгом «Ты мне поверь – я тебя вытащу из тюрьмы, у меня связи; делай, что тебе говорят». Вследствие всего этого и родились мои уродливые признательные показания, которым по делу нет элементарного подтверждения даже данными оперативно-разыскной деятельности в отношении меня.
К сожалению, в этом самом суде, что должен быть правым, беспристрастным, независимым и справедливым, мои признательные показания, которыми я себя оговорил, стали царицей доказательств моей виновности. Повторюсь, они не согласуются с другими доказательствами по делу и не нашли подтверждения данными оперативно-разыскной деятельности в отношении меня.
При этом суд как бы забыл о принципе презумпции невиновности и счел для себя совершенно не обязательным быть связанным с принципами оценки доказательств в российском уголовно-процессуальном законодательстве. В соответствии с ними вывод о виновности может быть сделан лишь на основе такой совокупности непротиворечивых доказательств, из которой следовал бы вывод о виновности; доказательства оцениваются через призму таких их свойств, как относимость, допустимость и достоверность; неустранимые сомнения толкуются в пользу подсудимого; доказательства, обосновывающие вывод о виновности, в своей совокупности должны быть согласованными между собой.
А еще – слухи, предположения не могут служить основой для получения доказательств и для формулировки выводов по делу.
Я буду бороться дальше, потому что верю: справедливость есть на свете. Я признателен тольяттинцам, которые верят в меня и морально поддерживают в трудное время.
фото: nesluhi.infoЛюдмила Данилова, газета «Вольный город», №64 (1066) 16.10.15