«Лечу и плачу» – поет нежным голосом песнь перелетной птицы молодая актриса Ася Гафарова. А я сижу в зрительном зале и тоже плачу. И это хорошо. Потому что именно для этого люди приходят в театр. Смеяться и плакать. И если смех может быть не только очищающим, но и глупым тоже, то слезы такими быть не могут. Они всегда правы. Особенно когда плачешь не ты один, а все сидящие рядом.
Это финал спектакля «Плаха», в основе которого лежит роман Чингиза Айтматова. В пресс-релизе театра пишут, что работа над спектаклем продолжалась больше двух лет. Но о том, что такая работа идет, стало понятно только этим летом, когда эскизная версия спектакля (режиссер Екатерина Зубарева) была показана на фестивале «Премьера одной репетиции» и по итогам голосования (а голосуют тут зрители) заняла первое место, опередив 10 других проектов. То есть получила право на премьеру.
И теперь, когда премьера состоялась, утрем слезы и начнем думать о профессиональной стороне дела. На афише написано: Чингиз Айтматов, «Плаха». Но «Плаха» – роман, а не пьеса. Значит, это инсценировка. Чья?
В романе три части и три темы: история изгнанного из семинарии Авдия, история пастуха Бостона и между ними как связующая нить – история волчицы. В спектакле история Авдия практически отсутствует, а потому неожиданное его распятие выглядит неубедительно. В романе Авдия убивают наркоманы, которых он достал своими проповедями и которые уже выкидывали его на ходу из поезда. В спектакле этой темы нет, и получается, что это делают озверевшие охотники. Согласитесь, что стрелять по сайгакам и распять человека – это не одно и то же. Я бы убрала Авдия совсем. Нет так уж нет. Однако решать это, конечно, не мне.
Айтматов, как известно, прозаик, а спектакль идет с поэтическим текстом. Можно ли считать, что это Айтматов? Не знаю. Авторское право – такое суровое дело, что только влезь… Но ведь и зрители имеют право знать, что Чингиз Айтматов написал роман, а не поэму.
Благодаря пресс-релизам и интервью, мы, конечно, читали, что поэтическое переложение прозаического произведения взял на себя Петр Зубарев. По его словам, «работа велась долго и мучительно». Да это даже представить себе невозможно! Сделать из романа поэму, и чтобы это нигде не карябало ухо, не вызывало улыбки! Фантастика.
Конечно, он это сделал не просто так, поскольку, как известно, просто так вообще ничего и никогда не бывает. Екатерина (режиссер и жена) искала форму будущего спектакля, и ее привлекли манасчы – сказители киргизского эпоса. Так возникла идея поэтической формы, а потом решили, что надо попробовать использовать «живую» этническую музыку. Барабаны, бубен, курай, варган. На них играют все актеры, занятые в спектакле. И при этом произносят (или пропевают?) текст и играют свои роли!
В спектакле заняты пять актеров: синеглазая волчица Акбара (Екатерина Зубарева), ее верный друг волк Ташчайнар (Петр Зубарев), Бостон (Константин Федосеев), Базарбай (Дмитрий Кошелев), Гулюмкан (Ася Гафарова). Все связаны намертво. Одна ошибка – и все может рухнуть. Конечно, пара Зубаревых работает просто как единый организм. Специально такое сделать невозможно. Это то, что существует в мире помимо нас, помимо расчета, помимо разума. Но и все остальные хороши. Правда, мне кажется, что не стоит Диме Кошелеву так усердно делать Базарбая мерзко некрасивым.
Теперь о проблемах. Главная проблема (как везде и всегда) – свет. Да, малая сцена. Да, два «выносных» фонаря с цветными фильтрами. И все. Но в спектакле «Превращение» эту проблему как-то преодолели?
Двойственное ощущение оставляют декорация и костюмы спектакля. Чудесно придуман «кукольный театр», в котором мы видим ребенка, волчат и ноги взрослых, далеких от этого мира любви и нежности. Но это все, больше ничего интересного. Хороши костюмы у волков, но почему Гулюмкан, жена чабана, наряжена в белоснежный атлас, как невеста на свадьбе? Почему Бостон, который весь день в седле, одет в какой-то «обломовский» халат? Да, кризис. Да, нет денег. Но фантазия у нас пока бесплатна. Она и создает наш мир. Мир театра.
«Вот и конец света, – сказал вслух Бостон, и ему открылась страшная истина: весь мир до сих пор заключался в нем самом, и ему, этому миру, пришел конец.
…И все, что он видел и что пережил на своем веку, – все это было его вселенной, жило в нем и для него, и теперь хотя все это и будет пребывать, как пребывало вечно, но без него – то будет иной мир, а его мир, неповторимый, невозобновимый, утрачен и не возродится ни в ком и ни в чем. Это и была его великая катастрофа, это и был конец его света…»
Мне нравится неповторимый мир театра «Дилижанс». Я хочу, чтобы он был долгим. И бог с ними, с «Масками»! Не в них в конце концов дело.
фото: Площадь СвободыИрина Портнова, “Площадь Свободы”